— Меня пока не уволили, требуют уйти по собственному. Знаю, конечно, что не в их власти увольнять, без согласия горкома комсомола и горкома партии. Но потянуть я немного могу с увольнением, а вот просто послать лесом ректорат и работать как раньше дальше не получится. Нельзя с целым вузом воевать, начнут по поводу и без повода мне проблемы создавать и репутацию портить, в горком комсомола звонить с жалобами на меня… Сам не уйду сейчас, так хвост прищемят, что все равно позже уйду, только уже с испорченным личным делом.
Тахир закивал, соглашаясь.
— И что всего обиднее, понимаешь, там дело выеденного яйца не стоит. Но, как говорится, нашла коса на камень. Этот Костенко таким мстительным козлом оказался. Даже родителей девчонки, с которой его дочь поругалась, наказал, представляешь? И мне прилетело, хотя, если так разобраться, то не за что: записи-то в личном деле все хорошие.
— А где он работает? — поинтересовался Тахир.
— Министерство автодорог РСФСР, начальник управления, — ответил Рашид. — Я только попрошу тебя, женщинам не говори, пока, про моё увольнение. А то волноваться начнут. Я, может, договорюсь, переведусь куда-нибудь.
— Хорошо. Скажем, что ты на дне рождения коллеги перепил, — согласился Тахир.
Родственники уехали. Стоя под струями душа, Рашид подумал, что плохой знак что Тахир никакой помощи не предложил. Не ожидал от него такого…
Потом вспомнил, как совсем недавно выговаривал Регинке, что надо думать, на чей каравай рот разеваешь, а тут, получается, сам то же самое натворил.
И вообще, все эти неприятности начались, после того как в его жизни появилась Быстрова.
Ну и что, оно того стоило? Десяток раз перепихнулся с первокурсницей, исполнил ее просьбу, выставив Светку Костенко из Прожектора, и такой вот результат… Оно мне было надо? — ругал себя Рашид.
С утра принарядился, международная научная конференция обязывает, тем более, я докладчик. Галия придирчиво осмотрела меня, поправила галстук и поцеловала на удачу. Загит пожал мне руку с таким видом, как будто мне предстоит, как минимум, в космос отправиться.
Никак не мог проникнуться их ощущением важности момента. Ну, конференция, ну, будут иностранцы… Подумаешь.
Приехал пораньше минут на пятнадцать, тут же нашёл Эмму Эдуардовну, показался ей, чтобы она не волновалась. А она тут же повела меня знакомиться с иностранными участниками.
— Это наш самый талантливый студент, — представляла она меня, — уже работает в Кремле. И это только второй курс.
В какой-то момент она повела меня к высокому худощавому мужчине.
— Это проректор по науке Моложаев, — шепнула она мне. — Валентин Ильич, вот наш самый талантливый студент Павел Ивлев со второго курса, — представила она меня, когда мы подошли.
Когда подошла моя очередь выступать, неспешно, громким голосом, учитывая, что в зале было много совсем уж пожилых ученых, зачитал свой доклад «Безработица в условиях общего кризиса капитализма».
Вопросов было всего два, и что хорошо, оба от ученых из МГУ. В отличие от моих выступлений в КГБ, тут люди представлялись, прежде чем задать вопрос. Ответил на них без всяких проблем, в теме же глубоко разбираюсь. Столько десятилетий прожить в рыночной экономике под постоянной угрозой увольнения, так всяко лучше будешь разбираться в безработице побольше советских кабинетных ученых, для которых это всего лишь родимое пятно капитализма. Известное им сугубо теоретически…
Ну а радовался я, что зарубежные ученые, да всякие профессора с окраин Советского Союза ни о чем меня не спрашивают, потому что опасался новых приглашений от них куда-нибудь поехать поучиться на полгодика, как было в прошлый раз с этой Венгрией. Снова отказываться, снова выслушивать ахи и охи, почему я не хочу… Конечно, я не хочу! У меня вполне себе взрослых дел по горло, да двое детей дома, а меня будут рассматривать как капризного студента. Ну хоть на работу в Верховном Совете на полставки теперь можно сослаться в качестве причины для отказа. Беременная жена почему-то в прошлый раз в качестве такой причины совсем у деканата не котировалась. Да бросай ее на родственников, и уезжай! Нормально, да?
Москва. МГУ. Кабинет секретаря комитета ВЛКСМ.
Придя на работу, поспавший всего несколько часов Рашид чувствовал себя нехорошо, но жалеть себя точно не стоило. Не время. Под угрозой оказалась все его карьера. Поможет ли Володин? С его тестем такое проделать совсем не сложно… Или он уже списал его? Пять процентов вместо пятнадцати, увольнение из МГУ, а потом и ноль процентов вместо пяти… С него станется. Не пойдет же он на них жаловаться в милицию, что вместе воровали у государства. Статья расстрельная, его в благодарность за донос, может, и не расстреляют, проявят снисхождение. Лет через пятнадцать выйдет. Спасибо, он лучше помолчит…
Жалеть себя, ничего не делая, точно не стоило. Нужно было делать хоть что-то. И тут Самедов вспомнил, что у Ивлева есть выход на Захарова. А что, если…
Москва. Квартира Сосо Гурцкая.
Рамаз, проворочавшись и промучившись ночь, понял, что не сможет спокойно смириться с ребёнком Ксюши от другого. Ему было больно даже думать об этом…
Утром он вышел к родителям на кухню и сообщил, что уезжает в Грузию.
— Я не могу оставаться в Москве, — объяснил он им.
— Когда ты вернёшься? — с беспокойством спросил отец.
— Не знаю. Не ждите меня, пока. Может, вернусь. Может, не вернусь…
Сосо озадаченно переглянулся с женой, но они оба понимали, что возражать сейчас бесполезно. На родине полно родственников, которые присмотрят за сыном. Авось погуляет по родным местам, да успокоится…
Перерыв в работе конференции совпал с нашим обычным перерывом на обед. В столовой встретился с нашими.
— Тебя Самедов вызывал, — сказал мне наш староста.
— Зачем? — удивился я. У нас не осталось с ним никаких общих тем. — Сказал ему, что я на конференции?
— Сказал, — кивнул Булатов, — он все равно просил передать, что ждет.
После обеда пошёл к Самедову. Тот был какой-то опухший, и один глаз непрерывно слезился. Но встретил меня очень дружелюбно, как равного, не в пример, как во времена, когда я работал в «Комсомольском прожекторе». Усадил за стол и зачем-то начал расписывать, расхаживая по кабинету и жестикулируя, какие у него блестящие перспективы как у секретаря комитета ВЛКСМ МГУ и как для меня хорошо поддерживать с комитетом комсомола и им лично более тесные отношения.
— Ты толковый парень, мы могли бы объединить усилия и оказывать помощь в развитии карьеры друг друга, — совершенно неожиданно для меня предложил он. — Вот, к примеру, я знаю, что у тебя есть серьёзные знакомые в горкоме. Давай ты познакомишь меня с ними, а я познакомлю тебя со своими серьёзными знакомыми. И у каждого из нас будет больше связей, мы сможем большего добиться.
Озадачил, так озадачил… Теоретически-то он всё правильно говорит. Но так можно кооперироваться только с очень хорошим другом, проверенным, в котором полностью уверен. А в Самедове я не уверен от слова совсем. И, даже, наоборот, у меня такое ощущение, что при малейшей возможности он мне нож в спину воткнёт. Так что, ну его нафиг, такое сотрудничество…
Ну и тем более, что его группировка с нашей как-то раз очень серьезно зацепилась. Судя по его предложению, он понятия не имеет, что я работаю с теми, кто не дал его коллегам подмять под себя меховую фабрику, иначе всего это вытанцовывания передо мной бы не было. Но ведь однажды может и узнать…
— Даже не знаю, что вам ответить, Рашид Фархадович, — проговорил я. — Мне и предложить-то вам, пока, нечего. В горкоме у меня так, шапочные знакомые. А мои знакомства в Советском комитете по защите мира вряд ли вас заинтересуют.
Да, грубовато его отшиваю, он вполне мог узнать от Эммы Эдуардовны, что по моему поводу сам Захаров в ректорат звонил. Да скорее всего, и узнал, потому и сделал мне это сомнительное предложение. Но не соглашаться же на него?